О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов
Катрин говорила запальчиво и быстро, от гнева у нее дрожали губы.
И сюда они уже добрались, тоскливо думал Димичел, изменивший имя по одной причине – он не хотел, чтобы прошлое тяготело над ним.
И сюда они уже добрались, и Минигул – ты смотри-ка, какая сука! – все ей рассказал. Сначала они приходят в мой дом с окровавленной курицей и тычут мне в лицо ее оторванной башкой, потом они учат меня, как мне называть своего собственного сына и как наказывать собаку, которую я вырастил, и они не понимают, что правильно завязывать галстук, носить запонки, читать хорошие книги и есть здоровую пищу – нормы цивилизации, и ведь плохому их не учат, а они продолжают курить кальяны с травкой, опиваться до блевотины свежей оленьей кровью, покупать дешевые рубашки в клеточку, и через неделю у них махрятся манжеты, а они думают, что так происходит от браслета часов, а на самом деле от того, что они дешевые и сшиты в подвалах вьетнамцами. И они продолжают читать «поттеров», петь матерные частушки, слушать нечесаных уродов и полуголых телок с накачанными силиконом сиськами, которых в прессе называют то ли «блескучими», то ли «блестящими», а ведь кто-то же должен им сказать, что кроме их вонючего городка есть еще Венеция, есть Достоевский, Вагнер, Кафка, Пастернак, Бродский и Гендель…
Телефонный звоночек, который раздался в его сердце, был таким сильным, что Димичел инстинктивно схватился рукой за левую часть груди и негромко вскрикнул. Побледневшая Катрин, забыв о нанесенной обиде, подскочила к нему и помогла прилечь на коврик, подложив под голову Димичелу свой походный рюкзачок с вещами.
Она вела себя так, как ведет всякая женщина, увидев боль и страдание любимого человека. И она забыла свои обвинения, и почти простила ему подлость чудовищной, с ее точки зрения, жертвы, предложенной им, и сейчас могла бы выполнить любые его требования, лишь бы ее любимый, заблудший и порочный, не страдал от боли.
Катрин дала Димичелу таблетку валидола, он отдышался и успокоился и, правда, неохотно рассказал ей про свои телефонные звоночки и про консультации со старым лекарем.
Может быть, действительно аритмия, сказала Катрин, но я знаю причину твоей усталости.
И в чем же она, спросил Димичел.
Ты накапливаешь отрицательную энергию. Люди из деревни называют ее порчей и сглазом. И я знаю, как вылечить – меня научила моя бабушка.
Опять мракобесие, усмехнулся Димичел, ты восхищаешься пьесами великих драматургов, управляешь цветным электрическим светом, создаешь инсталляции, водишь автомобиль и веришь в чепуху. Как звоночки в сердце можно вылечить? Бить в бубен и прыгать через огонь, втыкать иголки в соломенных и нитяных кукол, которых так любит твоя дочка, или отрезать у живой курицы голову?
Для начала нужно поверить, задумчиво ответила Катрин.
Согласись, уж коли верить, то хотя бы надо знать – во что. Впрочем, если ты так настаиваешь, давай попробуем. Я просто хочу доказать, что я люблю тебя, и я решил подчиниться твоим правилам.
Катрин набрала воды, зачерпнув прямо из реки, и склонилась над кружкой. Губы ее шевелились, и можно было понять, что Катрин читает молитву. Потом она посолила воду, подожгла три спички по очереди, и черные скелетики спичек, оставшиеся после огня, бросила в кружку.
Ты должен умыть лицо приготовленной водой, сказала Катрин, протереть ладони, ступни ног, плечи, живот и спину. И так нужно будет проделать три раза. Поскольку вертолет вернется за нами через два дня, мы успеем снять с тебя порчу. Прошу тебя, любимый, сделай для меня. Ты ведь крещеный? У католиков и православных Бог един. Христианский бог.
Крещеный.
Димичел решил подчиниться.
Бог един.
Омовение, сказал он, полуязыческий обряд омовения святой водой. Полуязыческий, потому что присутствуют зачатки христианства: молитва и три сгоревших спички – во имя Отца и Сына, и Святого духа. А вообще-то – типичное крещение огнем, водой и солью, может быть, солью Земли. Смущает только примитивный способ приготовления святой воды!
Прошу тебя, сказала Катрин и накрыла губы Димичела своей ладонью, прошу тебя – не надо комментировать! Если не хочешь верить, то хотя бы просто подчинись и сделай так ради меня.
Хорошо, сказал Димичел, я так сделаю. Потому, что я люблю тебя.
Он снял туристические ботинки и шерстяные носки, расстегнул на груди фланелевую рубашку и проделал все в том порядке, который продиктовала ему Катрин.
Димичел прислушался к себе. Странно, но сердце не колотилось, он перестал его ощущать в себе. Ведь мы не чувствуем печень, почки, или сердце, или – тот же глаз, или мизинец на руке, если они не болят.
На лбу больше не выступала испарина, и прошел страх смерти, посетивший его на вечерней косе.
Валидол, сказал он себе, действие валидола. Не обгорелых же спичек.
А теперь омовение буду совершать я, сказала Катрин. И разделась до трусиков.
К тому же мне сейчас необходимо… Катрин засмеялась и, теперь уже ласково, погладила Димичела по лицу, намекая на их любовь на песке, лучшее, по его мнению, мужское занятие. Может, сердце у него перехватывает от таких занятий на песке и в вертолете?
Что ты делаешь – там такая холодная вода, забеспокоился Димичел, ты обязательно простудишься!
Надо знать, где купаться в нашей реке, сказала Катрин, смело заходя в воду, ведь у каменных плит, в заводях, река за день прогревается до дна, сказала она.
Странно… Ожидание близкого счастья охватило Катрин в ночной час после тяжелого разговора с любимым и после того, как она узнала, что не вернется домой, к дочке и к мужу, в назначенный срок. Она плескалась в воде, ныряла и выпрыгивала, словно большая рыба на перекате, и тело ее в лунном сиянии отдавало серебром.
Димичел, наблюдавший за Катрин, подумал, что она похожа сейчас на самку лосося. Сравнение показалось ему удачным, потому что он впервые подумал о том, что у него с Катрин может быть ребенок, и наступившая на реке ночь – не самое плохое время для начала новой жизни. Таймери, кажется, так сказала она. Таймери – время любить
